“СПРАВЯДЛІВЫ ГАСПАДАР”: Образ К. Калиновского в белорусской историографии. Часть 3. Калиновский как национальный герой в Республике Беларусь

Начало 1990-х гг. ознаменовалось поиском белорусской исторической наукой новых ориентиров в условиях обретения Беларусью государственной независимости. Ярким событием стала статья В. Казберука[1], приведшая к дискуссии между ним и М. Бичом[2]. Эта дискуссия ведется по сей день, со временем к ней присоединились другие историки, в том числе представители молодого поколения исследователей.

Казберук задался вопросом, считал ли себя белорусом сам Калиновский. Считал ли он Беларусь чем-то национально самобытным? Подтверждений этому, указывал исследователь, в «Мужицкой правде» нет. Таким образом, ставилось под сомнение укоренившееся восприятие Калиновского как белорусского национального мыслителя.

М. Бич
(1937-1999)

В ответ на эту трактовку появилось несколько статей[3] М. Бича (1937-1999), который не соглашался с тем, что восстание 1863-1864 гг. в Беларуси и Литве было только частью польского. Подобная оценка, по его мнению, привела бы к игнорированию важных особенностей восстания, прежде всего, белорусского национально-освободительного движения во главе с К. Калиновским. Руководителя восстания ученый характеризовал так:

1.                По происхождению сын безземельного шляхтича, владельца небольшой ткацкой мануфактуры.

2.                К началу восстания Калиновский – лидер радикального, революционно-демократического течения Литвы-Беларуси.

3.                Он однозначно исходил из принципов народной крестьянской революции и установления после ее победы народовластия. В газете «Мужицкая правда» сформулировал идею демократического народного государства.

4.                Калиновский стремился к установлению равноправных отношений между Литовским повстанческим комитетом и Центральным Национальным комитетом, принятию радикальной программы решения аграрного вопроса и признанию права Литвы-Беларуси на создание самостоятельного государства.

5.                По причине слабости революционно-демократических сил он был вынужден сотрудничать со шляхетскими революционерами, фактически подчинился польскому руководству и придерживался принятой революционным правительством программы.

Бич указывал, что Калиновский выступал как выразитель интересов не Польши, а Литвы-Беларуси, не являлся фанатическим врагом России и формировал свои подходы к ней в зависимости от позиции России в отношении к западным губерниям и населявшему их народу.

Важной вехой в изучении жизни и деятельности Калиновского стало издание в 1999 г. на белорусском языке восьмого выпуска «Беларускага кнігазбора»[4], содержавшего подборку документов и материалов о повстанце. Вышедший под редакцией Г. Киселева, написавшего к нему вступление[5] и заключение[6], сборник являлся расширенной и переработанной версией издания 1988 г. Трактовка в  нем Калиновского была окончательным вариантом развивавшейся Киселевым на протяжении четырех десятков лет концепции. Последняя содержала следующие структурные элементы:

1.                Калиновский одновременно выступал в двух ипостасях: как белорус (поскольку чувствовал связь с белорусским народом) и как поляк (поскольку духовно, через книжную культуру был связан с Польшей и, отчасти, Россией)[7];

2.                С его политической и публицистической деятельностью сопряжено оформление в Беларуси революционной демократии как самостоятельного течения[8], выступавшего за строительство нового общества на основе белорусской народной культуры;

3.                Беларусь и Литва для Калиновского – в политическом смысле единый регион. Он мечтал о государстве, которое бы стало наследником лучших традиций Великого княжества Литовского[9];

4.                Видя своей целью объединение крестьянского антипомещичьего и национально-освободительного движений[10], Калиновский стал одним из руководителей «грозного национально-освободительного и одновременно социального восстания»[11]. Его лозунгом было «жить со всеми народами в дружбе и согласии, и чтоб никогда и никого не было над белорусами, над родным народом»[12];

5.                «Мужицкая правда» – образец революционно-демократической публицистики с элементом литературной мистификации. Последнее прежде всего относится к представленному в ней образу передового крестьянина[13].

Касаясь вопроса о происхождении Калиновского, Киселев назвал «революционера-демократа, публициста, поэта и мыслителя»[14] сыном безземельного шляхтича, владельца небольшой мастерской льняных изделий. Мазовецкие корни семьи историк счел несущественными, поскольку предки Калиновского уже несколько столетий жили на белорусской земле, влившись в состав местной шляхты. Произведения революционера наглядно свидетельствуют о том, что «белорусский язык был ему родным, он знал и чувствовал живое народное слово во всех его оттенках и пользовался им по-писательски свободно – как дышал»[15].

Касаясь употребления Калиновским двух вариантов собственного имени (одно – в общении с властями, второе – с товарищами по борьбе), его белорусскую форму «Кастусь» Киселев назвал синонимом «Константина». Только первая «форма более «простонародная», так сказать, «недокументальная», но весь белорусский литературный язык опирается на народные говоры, как и вся белорусская культура строится на народных истоках и традициях»[16].

Киселев сделал заключение о том, что в исторической перспективе творчество Калиновского и проповедуемые им идеи надолго «предопределили идейно-эстетическое направление белорусской демократической литературы, которая во многом была литературой “мужицкой правды”»[17].

В начале 2000-х гг. в Белоруссии прошло несколько конференций, посвященных 140-летию восстания. Фигура Константина Калиновского являлась на них одной из центральных. Выходили сборники конференций, не оказывавшие влияния на массовое сознание, но отражавшие процесс изучения Калиновского. Показательной является конференция в Бресте, состоявшаяся 10-11 октября 2003 г.[18] Выступавшие основное внимание уделили роли Калиновского в белорусской истории. Затрагивались такие темы, как отношение революционера к религии, понимание им национального вопроса, его след в духовной культуре народа и роль в становлении идеи белорусской государственности. Калиновский характеризовался как человек, видевший Беларусь суверенным государством[19], однако не ставивший перед восстанием задачи создания такового из-за нежелания вносить разлад между повстанцами[20]. Он и его сторонники сформулировали «коренной принцип национального сознания – понимание собственного исторического пути белорусского народа»[21]. Литературные произведения Калиновского «разбудили от национального нигилизма целое поколение будущих борцов за реализацию идей свободной Беларуси»[22] и оказали огромное влияние на формирование белорусской национальной идеи.

Уже тогда была высказана мысль, окончательно оформившаяся и ставшая официальной позицией во второй половине десятилетия. Согласно С.А. Трахименку из Института национальной безопасности Республики Беларусь, «К. Калиновский как историческая фигура может быть основой для художественных образов в литературе и кинематографе, знаменем определенной части националистически ориентированной интеллигенции в политической борьбе, но личность, действия которой разрушали основы выживания большей части белорусского этноса не может быть национальным героем Беларуси»[23].

Среди брестских докладов выделяется текст С. Жлобы назвавшего Калиновского одним из первых, «кто попытался в новое время использовать национальный вопрос в революционной деятельности»[24]. В его обращениях, по мнению историка, «явно звучит мотив того, что в настоящее время называют этническим самосознанием»[25]. В укреплении самосознания большую роль призваны были сыграть обучение на родном языке и назначение чиновников из числа белорусов и литовцев, за что активно ратовал революционер. Политические цели Калиновского враждебны Российской империи и расходились с интересами польских помещиков и дворян. Его призыв поддержать последних не только преследовал военно-стратегические цели, но, что самое важное, являлся средством консолидации белорусского крестьянства и мелкой шляхты. Только их Калиновский и считал белорусским народом[26].

Жлоба выделил следующие ключевые элементы[27] публикаций Калиновского:

1)                Определение этнической общности «белорусы»;

2)                Стремление к укреплению этнического самосознания;

3)                Противопоставление этнической общности белорусов» другим этническим общностям;

4)                Идея борьбы за национальную независимость.

Однако исследователь пришел к выводу[28], что «национальный опыт» Калиновского был обречен на неудачу. Назывались следующие причины:

- отсутствие устоявшейся практики использования национального вопроса в политической борьбе;

- кратковременность национального опыта и его противоречивость в практике восстания;

- эффективные контрмеры царского правительства.

Юбилеи Брестской церковной унии и объединения униатской и православной церквей стимулировали интерес исторического сообщества Беларуси к униатству. В этой связи вновь возник вопрос об отношении к нему Калиновского. Если в советское время он объявлялся атеистом и материалистом, использовавшим религию исключительно в тактических целях, то в постсоветский период начали появляться иные мнения. Согласно И.И. Акинчицу, «обращение К. Калиновского к униатству как религиозному оформлению восстания остается до настоящего времени наименее исследованной проблемой»[29]. Историк поставил своей целью дать ответ на вопрос, почему революционер обратился именно к униатству, призывая крестьян к восстанию. Объяснив такой выбор не только стремлением расширить социальную базу, но и убеждениями Калиновского как «истинного патриота своего Отечества»[30], Акинчиц заключил: «Обращение к униатству способствовало привлечению к восстанию более широких слоев коренного населения и, в случае победы, образованию суверенного государства»[31].

С. Жлоба обращение к униатству расценил как «часть призыва к национальному единению»[32]. Эти идеи были развиты Е. Усошиным[33]. Он предположил, что появление «униатской составляющей» в идеологии повстанцев было связано со стремлением части из них повторить польский опыт религиозно-патриотической пропаганды на территории Литвы и Белоруссии и опереться на приписываемые униатству историческую и религиозную легитимность[34]. По мнению Усошина, Калиновский был первым, кто публично потребовал возродить униатскую церковь в Беларуси[35]. Калиновский видел в униатстве как «форму практической религиозности»[36], которая сближала белорусских крестьян с культурным наследием Речи Посполитой, вводя их, таким образом, в европейскую цивилизацию. Его ликвидация нанесла удар по единству крестьянства с римско-католической шляхтой. Согласно Усошину, «настоящей и правоверной»[37], в понимании Калиновского, была католическая церковь, которую повстанец считал истинной верой для Беларуси.

Новые открытия в изучении жизни и деятельности революционера продолжал делать В.Ф. Шалькевич, посвятивший множество статей малоизвестным страницам его биографии. Среди них работа о библиотеке братьев Калиновских[38], где исследователь отвечает на вопрос о причине поездки Константина в столицу Российской империи в начале 1863 г.[39]. Особо следует выделить его статью о последнем дне жизни повстанца[40]. В ней Шалькевич отмечает ряд важных моментов:

1.                Калиновский предвидел падение самодержавия и победу демократии[41];

2.                Своими публикациями и выступлениями он способствовал утверждению идеи независимой Беларуси[42];

3.                Образ Калиновского имеет огромную актуальность в условиях строительства суверенной Беларуси[43].

В феврале 2008 г., по случаю 170-летия Калиновского увидела свет статья, которая, попав в сеть Интернет, вызвала резкое неприятие вплоть до угроз автору «историческим остракизмом». Она появилась в журнале Администрации Президента Республики Беларусь, принадлежала перу минского историка А. Гронского и была посвящена одному из «сфальсифицированных национальных мифов – сконструированному герою Викентию Константину Калиновскому»[44]. Следует отметить, что эта статья сделана с заявкой на "сенсационность" и сам автор изображает ее как "открытие". Но все моменты, озвученные А. Гронским, уже приводились историками ранее, начиная с 20-х гг. ХХ ст. Однако минский историк не удосужился даже привести имена людей, выводы которых он использовал, полностью игнорируя историографический срез исследования жизни Калиновского.
Аргументы А. Гронского заключались в следующем:

1.                Легенда о Калиновском была создана В. Ластовским и «распространилась» в среде белорусских сепаратистов в период Первой мировой войны. Представители же действительного белорусского национального движения не видели среди участников Январского восстания никаких белорусских деятелей. Свидетельством этого является отсутствие упоминаний о таковых на страницах «Нашей нивы»;

2.                Калиновский закрепился в белорусской истории в ходе поисков советской историографией национальных героев-революционеров, за неимением лучшей кандидатуры;

3.                Большую часть жизни Калиновский использовал свое первое имя Викентий и только во время восстания назвался вторым – Константин, точнее Константы, «так как он был поляком и использовал именно польскую форму написания»[45]. Для придания Калиновскому белорусских черт появилось сначала имя Касцюк, а затем закрепившийся в литературе Кастусь.

А. Гронский

Гронский начинает обоснование своей концепции с указания на уже отмеченную белорусской историографией коррекцию Ластовским оригинальных текстов «Писем из-под виселицы», связывая это с нуждами белорусского национализма[46]. Обращается внимание на отличия оригинала статьи Ластовского от ее перепечатки 1919 г. В оригинале о белорусских убеждениях Калиновского ничего не сказано: «видимо, автор сам понимал всю шаткость такого утверждения, поэтому и не рекламировал белорусские идеи сугубо польского восстания»[47]. Гронский ставит под сомнение «традиционно» приписываемые Калиновского достоинства[48]:

1. «Польский революционер-фанатик Винцент Константы Калиновский»[49] превратился в «белорусского революционного демократа Кастуся Калиновского» посредством сознательно созданного мифа. В его деятельности нет никакой белорусской составляющей, только польская[50];

2. «Сторонник социального равенства»[51], Калиновский не рассматривал крестьян с этнических позиций и не называл их белорусами. Трения же во время восстания между Варшавой и Вильно, инициируемые полным амбиций и юношеского максимализма революционером, имели причиной потерю части территорий, с которых поступала финансовая поддержка[52];

 3. «Даже если он и видел Литву независимой от Польши, то только лишь как «другую Польшу» – государство крестьян, исповедующих утопический социализм и имеющих польское самосознание»[53];

4. Крещеный католик, Калиновский к религии относился холодно, используя ее «лишь как средство антирусской пропаганды»[54];

5. Его тексты наполнены антироссийской пропагандой в видах расширения социальной базы восстания[55].

В заключение Гронский писал: «И сегодня многим выгодно продолжать повторять устоявшиеся догмы, поскольку в противном случае придется переписать практически всю историю Белорусского края в составе Российской империи и заново расставить некоторые акценты. Однако рано или поздно сделать это придется. Ведь исторические мифы опасны своей поразительной способностью искажать национальное самосознание и менталитет»[56].

Довольно резкая по тону статья вызвала решительное неприятие в среде историков. Первым ответом на текст Гронского  стала публикация гродненского историка А. Вашкевича в белорусском журнале «Arche», в авторском варианте имевшая названием «Демонтаж героя – суровая необходимость или политический сговор?» [57]. Указав на издание, в котором появилась статья, Вашкевич сделал предположение об отражении в ней официальной позиции белорусских властей, которая может со временем перейти в учебники по истории Беларуси, что в результате и произошло. В учебном пособии для учеников 10 классов с белорусским языком обучения за 2008 (автор и редактор Я. Трещенок) появился параграф «Историографический миф о Викентии (Кастусе) Калиновском», где жирным шрифтом выделена фраза: «По этнической идентификации он был поляком и никогда не называл себя белорусом». Далее следует вывод: «Никаких объективных основ для превращения В.Калиновского в «национального героя белорусского народа» не существует». В следующем параграфе этого же учебника генерал Н. Муравьев назван «талантливым администратором и организатором».

Взгляды Гронского Вашкевич назвал реанимацией положений, выдвинутых С. Агурским в 1928 г., а также В. Ратчем, характеризовавшим Калиновского как «сознательного поляка». Вашкевич выразил убеждение, что Гронский не опирался на факты, а подогнал их «под заблаговременно подготовленные выводы». Это, по мнению критика, не более чем мифотворчество, подобное тексту критикуемого Гронским Ластовского, который не писал о Калиновском ранее 1916 г. лишь потому, что роль его в белорусской истории еще не была осмыслена.

Образ Калиновского активно использовался белорусской политической оппозицией в ее агитации. Публикации, подобные статье Гронского, ставили своей целью, по мнению Вашкевича, «окончательное исключение Кастуся Калиновского из контекста белорусской национальной идеи и государственности».

Один из концептуальных пороков Гронского Вашкевич видел в его утверждении об «опасности» исторических мифов вообще и «мифа о Калиновском», в частности, потому что:

- мифы являются одним из важнейших элементов национального самосознания любого народа;

- попытки исключить Калиновского из пантеона национальных героев – лишь одно из многочисленных проявлений процесса создания нового образа белорусской нации.

А. Вашкевич

Отрицание сложившихся исторических мифов «можно трактовать как доказательство несуществования или белорусской нации вообще, или, по крайней мере, белорусской нации в том смысле, в котором мы привыкли ее понимать». Попытки бескомпромиссной расправы над Калиновским Вашкевич расценил как отказ белорусской власти от преемственности патриотических и военных традиций. Согласно Вашкевичу, «Калиновский – одна с немногочисленных личностей нашей истории, которую нам не приходится с кем-либо делить». Для обоснования данного утверждения гродненский историк оценил не на то, кем был Калиновский в ХІХ в., а то, кем он стал для белорусов век спустя. Вывод исследователя таков: ««Конструирование» Калиновского как национального героя не было продуктом националистического мифотворчества. Скорее наоборот – идея Калиновского вновь и вновь делалась актуальной именно во время реальной угрозы существования белорусов. И, надо сказать, помогала им».

В рамках рассматриваемой дискуссии «Беларуская думка» опубликовала в октябре 2008 г. еще один ответ Гронскому – статью А.Ф. Мясникова[58], в которой тот указал на фальсификации во имя «развенчания мифа о Калиновском». Сославшись на научные разработки И. Лущицкого, В. Шалькевича и А. Майхровича, Мясников заключил свою публикацию такой характеристикой Калиновского: «Славный сын Отечества, стоявший на страже его интересов в одну из самых сложных, судьбоносных и противоречивых эпох истории, давно уже сформирован и довольно аргументировано представлен в исследованиях ученых самых разных периодов, направлений и взглядов, в исторической и мемуарной литературе, наконец, в сознании белорусского народа. Нет сомнений, что Калиновский отдал свою жизнь за белорусское национальное дело»[59].

Наибольший резонанс среди критических отзывов на статью Гронского имел текст филолога И. Запрудского. В первоначальном своем варианте он появился в литературно-художественном журнале «Дзеяслоў» («Глагол»)[60], а в окончательном – напечатан в сборнике, посвященном памяти Г. Киселева[61]. Запрудский известен как сторонник традиционной трактовки Калиновского – почти одновременно с Гронским он опубликовал статью, в которой Кастусь представал как белорусский «национальный революционер»[62]. С его деятельностью, по мнению автора, связано появление «белорусского синдрома»[63] – иллюзии о братской миссии Российской империи в отношении белорусского крестьянства, призванной оправдать жестокую расправу с национально-освободительным движением. Запрудский назвал ключевыми аспектами «завета Калиновского» свободолюбие и призыв к освобождению от «российской колониальной опеки»[64]. Он также сделал предположение о влиянии украинской прессы (журнал «Основа» Н.И. Костомарова) на основателя белорусской периодической печати[65].

Из текстов Запрудского можно вычленить три основных тезиса в понимании им Калиновского:

1.                В восприятии Речи Посполитой, во избежание путаницы, следует разделять идеологически обусловленный модус-самоназвание, национальное самосознание и этническую самоидентификацию[66];

2.                В «Мужицкой правде» нет самоназвания «белорус», но есть то, что можно обозначить как «мы – другие»;

3.                В массовом сознании Калиновский входит в пантеон, к представителям которого среднестатистический гражданин Белоруссии относится с неизменной симпатией.

Раскрыв технологию остракизма в отношении важной для национальной истории и культуры личности, Запрудский, в целом, повторил аргументы своих предшественников. Концепцию Гронского он назвал «архаическою»[67], в подтверждение чего указал на использование автором российских официозных трактовок, появившихся после подавления восстания. Гронский не обращался к первоисточникам, а в основном использовал чужие мысли: «Историк предлагает своеобразные вариации на тему, план-конспект тогдашней дискуссии, но без указания имен «реальных» предшественников»[68]. Гронский неточно процитировал работы ученых, которых критикует, в частности, Киселева, слова которого были вырваны из контекста и обрели в результате совершенно иной смысл. Запрудский видел в Гронском «лишь одного из последних по времени репрезентантов определенной точки зрения»[69], продолжающих линию В. Казберука[70]. Запрудский определил работу Гронского как «историко-публицистический пасквиль с набором тенденциозно окрашенных фактов»[71].

А. Кравцевич

В конце июля 2009 г. радио «Свобода» в рамках программы В. Ракицкого «Беларуская Атлянтыда» провело встречу с историком А. Кравцевичем[72]. На ней обсуждался вопрос формирования представления о Константине Калиновском, согласно которому он выступает «знаменем независимого белорусского общества». Кравцевич назвал повстанца «настоящим героем, героем определенно белорусским», «вестником белорусского национализма», одним из немногих мифов советской эпохи, органично интегрированным в контекст белорусской национальной идеологии. Последнее стало возможным потому, что Калиновский был борцом за национальную и социальную свободу белорусского крестьянства, которое в ХІХ в. являлось фактически единственным носителем национальной культуры. Конкретные взгляды повстанца не были отчетливо белорусскими, поскольку в то время национальной идеологии еще не существовало. Такая трактовка появилась в советское время, что историк связал с господством постулата борьбы с самодержавием. Развернувшуюся в современной Беларуси компанию против Калиновского Кравцевич связал с усилением ориентации на Россию. Сущностью этой политики, по его мнению, является «зачистка белорусского культурного пространства и удаление из нее всего белорусского».

В атмосфере неутихающей дискуссии в Минске в сентябре 2009 г. прошла VII Международная научная конференция Белорусского исторического общества, с последующим изданием сборника докладов[73]. О направленности конференции во многом свидетельствует характеристика восстания 1863 г. как «антироссийского». Изменение отношения к Калиновскому на государственном уровне было расценено участниками конференции как стремление возродить идеологию западнорусизма и вернуть в белорусскую историографию восстания 1863 г. имперский нарратив. Редакторы сборника А. Кравцевич и А. Смоленчук в предисловии к нему сформулировали цель конференции следующим образом: «Пришло время провести своего рода ревизию наших знаний о Калиновском, проследить эволюцию его образа в национальном дискурсе и культурной традиции (в первую очередь, в культурной памяти, которая расширяется с помощью масс-медиа и закрепляется в памятниках, названиях улиц, школ и т.д.; историографии, учебниках и литературе), оценить источниковую базу исследования, определить дальнейшие его направления»[74].

А. Смоленчук

Важнейшим среди докладов конференции был текст А. Смоленчука[75]. Историк определил время превращения Калиновского из польского повстанца в героя белорусского национально-освободительного движения – вторая декада ХIХ – начало ХХ вв., период ослабления и распада Российской империи и своего рода «геополитической революции» в Центральной и Юго-Восточной Европе[76]. Докладчик также отметил ряд важнейших проблем в исследовании личности и деятельности Калиновского:

- белорусские исследователи не смогли создать цельного образа человека, который стоял во главе восстания;

- отсутствует комплексный анализ всех текстов «Яськи-господаря»;

- недостаточно внимание к документам «семейного архива» Калиновского.

Одной из важнейших остается тема государственности в представлениях Калиновского. Ее затронула А. Филатова, которая, опираясь на сведения Яновского и Пшиборовского, представила позицию повстанца как стремление к установлению федеративных связей между Литвой и Польшей, поскольку «концепция перехода к независимому государству» [77] еще не сложилась.

Таким образом, начавшийся в период Перестройки процесс наполнения образа Калиновского национальным звучанием в независимой Беларуси получил мощный импульс. Личность повстанца как одного из первых представителей национально-освободительного движения стала ориентиром для формирующейся национальной идеи. Однако в условиях смены идеологической парадигмы и развернувшейся борьбы между сторонниками и противниками действующей власти личность революционера активно используется в дискуссиях о белорусскости,  понимание которой различается порой кардинально.

Введение повстанца в пантеон национальных героев происходило в условиях становления белорусской исторической науки. Наличие антагонистических трактовок образа Калиновского, наполненных политическим подтекстом, мешает целостной его реконструкции.

Ситуация, сложившаяся сегодня в Беларуси вокруг личности Калиновского напоминает дискуссию конца 1920-х – начала 1930-х гг. Отличие состоит в том, что ныне акцент сместился из области социальных детерминант в сферу национальной идентичности. Следует отметить, что представление о Калиновском как белорусе имеет больший вес, причем не только и не столько в профессиональном историческом сообществе, сколько в общественном мнении и доказывается наличием «Писем с-под виселицы», показаниями Порфияновича[78], выдавшего Калиновского, и воспоминаниями о Калиновском его современников. Обвинения революционера в польскости без подтверждения этого новыми источниками будут отвергаться как из-за слабости доказательной базы, так и потому что игнорируют целый пласт, связанный с мироощущением человека. К тому же, подобные обвинения рассматриваются как попытка дискредитации национального героя. Именно в этом одна из главных причин, превращающих дискуссионное поле в конфликтное. Впрочем, и те, кто одобряет «антироссийскую» направленность деятельности Калиновского тоже не могут рассчитывать на победу, поскольку это вступает в диссонанс с современной геополитической ситуацией, в которой оказалась Республика Беларусь. Все это ставит серьезную преграду на пути осмысления Калиновского как исторического явления. В преддверии 150-летия восстания 1863 г. назрела необходимость отказа от негативного багажа.

---

[1] Казберук У. Маякі і міражы // Літаратура і мастацтва. 7 снежня 1990 г. С. 6-7.

[2] Біч М. У крывавым люстэрку. К.Каліноўскі: праўда і вымыслы // Настаўніцкая газета. 17.07, 24.07, 27.07. 1991.

[3] Среди последних, напечатанная посмертно: Паўстанне 1863-1864 гг. Кастусь Каліноўскі // Гістарычны альманах. Т. 6. 2002; КАМУНІКАТ [2002]. URL: http://kamunikat.fontel.net/www/czasopisy/almanach/06/06mem_bicz04.htm (дата обращения: 5.04.12).

[4] Каліноўскі К. За нашу вольнасць. Творы і дакументы. Мн., 1999. 464 с.

[5] Кісялёў Г. Рыцар свабоды / Каліноўскі К. За нашу вольнасць. С. 7-24.

[6] Он же. Кастусь Каліноўскі, яго час і спадчына / Каліноўскі К. За нашу вольнасць. С. 261-294.

[7] Там же. С. 267.

[8] Он же. Рыцар свабоды. С. 11.

[9] Там же. С. 23.

[10] Там же. С. 9.

[11] Там же. С. 24.

[12] Там же. С. 22.

[13] Там же. С. 15.

[14] Там же. С. 7.

[15] Он же. Кастусь Каліноўскі, яго час і спадчына. С. 268.

[16] Там же. С. 262: «Одних документов при всей их ценности для восстановления полной картины прошлого недостаточно, историк пользуется так называемыми «внеисточниковыми» знаниям, проще говоря жизненными наблюдениями. Так есть ли основание для споров, когда всем известно, что Константин и Кастусь в  условиях Беларуси одно и то же».

[17] Он же. Рыцар свабоды. С. 23.

[18] Паўстанне 1863 г. і яго гістарычнае значэнне. Брэст, 2004. 140 с.

[19] Аканчиц И.И. Униатство и восстание / Паўстанне 1863 г. і яго гістарычнае значэнне. С. 9.

[20] Спирин В.С. К вопросу о роли восстания 1863-1864 гг. в становлении идеи белорусской государственности / Паўстанне 1863 г. і яго гістарычнае значэнне. С. 120.

[21] Кудзін М.В. Гістарычны след Кастуся Каліноўскага ў духоўнай культуры беларускага народа / Паўстанне 1863 г. і яго гістарычнае значэнне. С.123.

[22] Спирин В.С. Указ. соч. С. 120.

[23] Трахимёнок С.А. О критериях оценки восстания 1863 года в Беларуси / Паўстанне 1863 года і яго гістарычнае значэнне. С. 25.

[24] Жлоба С.П. Национальный вопрос в публикациях и выступлениях К.Калиновского / Паўстанне 1863 г. і яго гістарычнае значэнне. С. 18.

[25] Там же. С. 15.

[26] Там же. С. 16.

[27] Там же. С. 18.

[28] Там же. С. 19.

[29] Акинчиц И.И. Указ. соч. С. 3.

[30]  По мнению И. Акинчица, для Калиновского православие, доверие к которому в его глазах было окончательно подорвано работами русских революционеров-демократов, являлось опорой и служительницей самодержавия. А к католицизму тот не обратился в связи с поддержкой его духовенством выдвинутой «белыми» цели восстановления Речи Посполитой в границах 1772 года.

[31] Там же. С. 10.

[32] Жлоба С. Указ. соч. С. 16.

[33] Усошын Я.І. Кастусь Каліноўскі і царкоўная унія / Научные труды Республиканского института Высшей школы. Исторические и психолого-педагогические науки: сб. науч. ст. В 2 ч. Ч.1. Вып 6 (11). Мн., 2008. С. 290-297.

[34] Там же. С. 295.

[35] Там же. С. 290.

[36] Там же. С. 296.

[37] Там же.

[38] Шалькевич В.Ф. Библиотека братьев Калиновских / Здабыткі: Дакументальныя помнікі на Беларусі. Вып. 6. Мн., 2004. С. 216-229.

[39] Там же. С. 226: «Есть все основания предполагать, что эта последняя поездка Константина в столицу Российской империи была связана с судьбой имущества Виктора Калиновского и, в частности, оставшейся там библиотеки».

[40] Шалькевіч В. «Бывай здаровы, мужыцкі народзе…» Хранаграфія апошняй раніцы Кастуся Каліноўскага / Пачуць, як лёсу валяцца муры. Мн., 2009. С. 323-327.

[41] Там же. С. 326.

[42] Там же. С. 327: «Именно благодаря ему идея возрождения независимой Белоруссии из голов немногочисленных романтиков перешла в действительность, стала делом жизни ряда поколений».

[43] Там же С. 327: «Особенно близок Калиновский нам теперь, когда мы стали на путь построения суверенной Белоруссии. Именно за эту идею погиб на виселице Кастусь Калиновский, глубоко и своевременно (считай, первым в национальной политической мысли ХІХ в.), поняв, что “ народ для государственного строя (нация как таковая) не имеет, собственно говоря, никакой истории”».

[44] Гронский А. Кастусь Калиновский: конструирование героя // Беларуская думка. 2008. № 2. С. 82.

[45] Там же. С. 83.

[46] Там же. С. 84.

[47] Там же.

[48] Там же. С. 86.

[49] Там же. 87.

[50] Там же: «Таким образом, современники не видели в его деятельности ничего белорусского, а польское подмечали многие».

[51] Там же. С. 84

[52] Гронский. С. 87. Там же: «Этот факт белорусские историки почему-то воспринимают как доказательство проповедования К.Калиновским белорусских идей».

[53] Там же.

[54] Там же. С. 86.

[55] Там же: «Выходит, Калиновский для большей доступности и более широкого распространения антирусских идей использовал разные призывы и разные языки, пытаясь удовлетворить ожидания различных социальных слоев».

[56] Там же. С. 87.

[57] Вашкевіч А. Як Гронскі расправіўся над Каліноўскім // ARCHE.BY. URL: http://new.arche.by/by/page/reviews/129 (дата обращения: 3.04.12).

[58] Мяснікоў А.Ф. «І ўсё ж ён герой» // Беларуская думка. 2008. № 11. С. 104-110.

[59] Там же. С. 104.

[60] Запрудскі І. Сіндром нацыянальнага імунадэфіцыту, або чарговы nihil-выпад у каліноўсказнаўстве // Дзеяслоў. 2008. № 6. С. 317-320. Электронная версия: ДЗЕЯСЛОЎ [2008]. URL: http://www.dziejaslou.by/inter/dzeja/dzeja.nsf/htmlpage/zap37?OpenDocument (дата обращения: 7.04.12).

[61] Запрудскі І. Сшальмаваны Кастусь Каліноўскі: Тэхналогіі астракізму // Пачуць, як лёсу валяцца муры: Памяці Генадзя Кісялёва. Мн., 2009. - С. 338-355. Электронная версия: BSU.BY [2009]. URL: www.bsu.by/Cache/pdf/180463.pdf (дата обращения: 5.04.12).

[62] Он же. Беларускі сіндром і асоба Кастуся Каліноўскага. С. 129.

[63] Там же.

[64] Там же. С.131.

[65] Там же. С. 134.

[66] Он же. Сіндром нацыянальнага імунадэфіцыту. С. 320. Запрудский характеризует Речь Посполитую как метаэтническое сообщество, охватывавшее несколько этнических компонентов и получившее общее название польский народ: «Здесь синекдоха – название части использовалось для названия целого. Это сообщество, называемое польским народом, всегда была совокупностью этносов и находилось в измененном состоянии перехода, как и недавнее историческое сообщество советский народ».

[67] Там же. С. 318.

[68] Там же. С. 319.

[69] Он же. Сшальмаваны Кастусь Каліноўскі: Тэхналогіі астракізму. С. 348.

[70] Он же. С. 351.

[71] Он же. С. 345.

[72] Жыцьцё і сьмерць мітаў: Кастусь Каліноўскі // СВАБОДА. [2009]. URL:

 http://www.svaboda.by/content/transcript/1789301.html (дата обращения: 5.04.12).

[73] Кастусь Каліноўскі і яго эпоха ў дакументах і культурнай традыцыі. Мн., 2011. 222 с.

[74] Там же. С. 5.

[75] Смалянчук А. Асоба Кастуся Каліноўскага як даследчая праблема / Кастусь Каліноўскі і яго эпоха ў дакументах і культурнай традыцыі. Мн., 2011. С. 9-25.

[76] Там же. С. 11.

[77] Філатава А. Ідэя дзяржаўнасці на беларуска-літоўскіх землях у 1861-1864 гг. // Arche. 2010. № 12. С. 12.

[78] Именно в них фигурирует знаменитый пороль: Кого любишь? Люблю Беларусь! Так взаимно!